| Strannik | Дата: Пятница, 25.05.2012, 12:22 | Сообщение # 1 |
 Мудрость сияния
Группа: Проверенные
Сообщений: 2597
Статус: Offline
| Скрытая фаза.
«Вещей — семь больших черных фанерных чемоданов и сундук. Они грузятся на телегу. Гнедая лошадь стоит спокойно. Дует ветер, отгоняет мошкару. Василий, мой сводный брат, мальчик девяти лет, гладит лошадь по красноватой морде, черной гриве. Мать стоит подле, отирает платком глаза. Дядя Емельян, возчик, взваливает последний чемодан. На нем выцветший брезентовый плащ с широкими рукавами и капюшоном. «Ну, лады, — говорит он, садится боком на край телеги, сворачивает самокрутку. — Прощевайтесь пока». Прощаться особенно не с кем. Вышла Тая, соседка. Они с матерью обнялись, всплакнули: «Свидимся ли? Кто знает?» Мать пошла было к телеге, остановилась: «Доченька, все ли мы забрали- то?» — «Да все, мам». — «Пойду погляжу». Направилась к крыльцу, но в дом не вошла, остановилась. Подошла к углу избы. Стала гладить щербатое черное бревно. Тая положила мне руки на плечи: «Линочка, тебе еще раз спасибо. Так я тебе благодарна. Век не забуду». Я пожала плечами: «Да за что же это?» — «Как за что, ты ведь надоумила, куда писать-то, что, мол, в Центральное справочное бюро, в Бугуруслан, вот куда. Оттуда и сообщили, куда сестра эвакуировалась». — «Да пустяки, теть Тай». Емельян поплевал на окурок, расправил усы, огладил бороду, крякнул: «Будя. До зимовья засветло надо добраться». Мать подошла к телеге, обернулась, поклонилась в пояс дому, Таисье. Всему, что было. Щелкнули вожжи, лошадь напряглась, телега пошла.
К первой звезде были в лесной сторожке. С восходом отправились дальше. Вторую ночь провели на рыбацкой заимке. К полудню третьего дня выехали к Енисею. Емельян помог перетащить поклажу на большую лодку. «Ну, Анастасия, прощевай, не поминай лихом». Мать поцеловала его. Он сел на телегу и скрылся. Лодка отчалила. Мать неотрывно глядела на удаляющийся берег. Я, наоборот, в другую сторону, где горели огни Енисейска: неведома мне была трещина, куда утекал дух времени.
У входа в железнодорожный вокзал стоял военный патруль. Внутрь без билетов не пускали. Касса была сбоку, на улице. Все подступы к маленькому окошечку заняты людьми. Люди стояли, сидели на узлах и чемоданах, на земле, подстелив тряпье. Я наклонилась к сидящей на мешке пожилой женщине: «Кто ж тут последний?» — «Ой, и сказать тебе не моту. Я знаю, за кем я, а после меня уйма народу. Поди поспрашивай, авось кто и сознается». — «А что, плохо с билетами?» — «Ой, милая, беда, нет билетов. Дают помалу. Я неделю на этом месте нахожуся». Я посмотрела на мать. У нее было испуганное лицо. «Ничего, мам, уедем как-нибудь». Я обошла площадь, нашла крайнего. Сюда перетащили вещи. Соорудили из чемоданов подобие кровати. Я обходила площадь, повторяя про себя: как-нибудь, как-нибудь уедем. Оптимизм таял с каждой минутой. Выяснилось: те, кто был ближе к кассе, жили здесь уже месяц. Народ терпеливо и покорно ждал: «Снабжение на фронт везут. Не до нас пока». Начинался июнь сорок третьего года. Я вернулась к матери с братом. Странное было чувство: с одной стороны, страх и тревога сжимали сердце, с другой — я исполнилась какой-то новой решительности, готовности перенести все до конца: не одни мы. Все ждут. Через неделю патруль пускал меня на вокзал за кипятком. Набрав воды в чайник, мы с мамой сыпали туда крупу, так получали подобие каши. Понемногу ели из чемоданов сушеный картофель. По ночам меж людьми шныряли крысы.
Как ни ограничивали себя, но через два месяца все продукты были съедены. Остался неприкосновенный запас на дорогу. Это было 5 августа. Наши войска освободили Орел и Белгород. В Москве прогремел первый победный салют. Мать плакала. Не только от радости: «Дочка, может, вернемся, пока не поздно, нет нам пути, пропадем тут. Скоро холода начнутся, не выжить нам». Я молчала. Взяла чайник, пошла на вокзал. Набрала кипятку, иду, слезы катятся крупными каплями. Не вижу, куда ноги несут, глаза застлало, наталкиваюсь на военного. Он мне: «Что с вами?» Я от этого заревела, рассказываю: два месяца, мол, не могу уехать в Киров с матерью и малолетним братом. Он спрашивает: «Кто ваш муж?» Отвечаю: «Офицер, на фронте». Военный говорит: «Ну, ваш вопрос простой. Идите в военкомат, вам дадут проездные документы, тут же уедете». Я говорю: «У себя в районе ходила в военкомат. Сказали, литер мне не положен. Муж-то без вести пропал». — «Глупости. Не знают они законов или не исполняют. Ступайте в военкомат — дадут». Я обратно будто на крыльях. Мать вручила отрез сукна, бутылку спирта: «Дай там кому надо». Нашла я военкомат. Иду к военкому. Там секретарь — приятная женщина. Выслушала меня, говорит: «Сейчас доложу военкому». Я ей сверток сую. Она берет. Скрывается в кабинете. Потом выходит, объявляет: «Литер вам положен. Но надо запрос послать в местный комиссариат, выдали они вам литер или нет. Приходите завтра». А уж завтра вручают мне литер. Женщина улыбается: «Ну вот видите, все в порядке. Можете ехать». У меня руки, ноги дрожат. Иду, плачу, улыбаюсь, благодарю мысленно и военкома, и секретаря, а пуще всего военного на вокзале. Думаю: вот ведь как. Вот что один человек другому невзначай может сделать».
На правой руке линия Судьбы (синий) входит в прямоугольное образование (красный).
Прямоугольник склонен верхней частью вправо.
В этом случае знак трактуется как обстоятельства, задерживающие реализацию намерений на время.
Основанием прямоугольника служит линия Поездки (зеленый).
Причина ограничений — поездка.
На линии Поездки также есть подобие прямоугольной фигуры.
Однако линия Судьбы внутри прямоугольного пространства не ломается и не прекращается: отсюда следует, что сама судьба выведет из сложного положения.
|
| |
| |
