Выход за горизонт. «Мне было двадцать лет. За хорошую работу награ-дили путевкой в Кобулети, в пансионат. Еду. Местечко живописное. Сзади горы, впереди — море. Городок небольшой. Пансионаты, переговорный пункт, частные дома. Вход в дома увит виноградом. Меня поселили с девушкой из Чебоксар, Таней, она была с трехлетним ребенком. У нее был срок 12 дней, у меня — двадцать четыре. Прошло двенадцать дней, Таня домой не уехала, а сняла комнату в городе, но она приходила в пансионат. Однажды Таня говорит: «Давай съездим на переговорный пункт, мне надо позвонить в Чебоксары». Сели на автобус. Приехали, она переговорила, надо ехать обратно. Автобуса нет. Она стала нервничать, мол, на концерт опоздаем. В пансионате должен был быть концерт. И говорит: «Давай возьмем машину». И как она это предложила — у меня возникло нехорошее чувство, до этого я была спокойна. Я говорю: «Давай подождем автобус». А она: «Нет, чего, давай поехали». Поднимает руку, и останавливаются «Жигули». Я чувствую: не надо садиться в эту машину. Но садимся — на заднее сиденье. Говорим: в пансионат «Горизонт». Едем. Я начинаю оглядываться и понимаю: едем не туда. Я к водителю: «Куда едем?» — «Заберем друга, он там живет, и отвезем в пансионат». Попетляли по улицам, остановились у дома. Вышел мужчина лет сорока, высокий, плотный. Они открыли багажник, что-то повозились, сели. Поехали. В душе ноет, что-то не то. Нет страха или особой тревоги, а не то. Последняя улица города — фонари нырнули назад. Обступил мрак. Только прыгают пятна света по дороге, да справа и слева — черные громады гор. Сжалось в животе — едем за город! Я к мужчинам: «Куда мы едем?» Молчат. «Едем-то куда?» Молчат. «Вы знаете, нам надо в пансионат, у нас — строго, если что — сообщат на работу, а я комсомолка, у меня будут неприятности». Они молчат. Таня начинает нервничать. Они молчат. Просто сидят люди и молчат. Я опять. Таня начинает трястись и ломать руки. Наконец высокий говорит: «Ничего плохого не будет». Я подхватываю: «Раз ничего плохого не будет, останавливайте машину — будем договариваться на другое время». Молчат, машину не останавливают, едут. У Тани начинается истерика. И в этот момент входит мысль, ужасная и большая. Больше жизни: нас изнасилуют и убьют. И я говорю: «Останавливайте, или я выйду из машины». Машина идет в гору по серпантину, узкая дорога. Они молчат, ни слова, едут. Я открываю дверь и выхожу. Как я выходила — это одна секунда. Страха не было. Я четко знала, что я делаю и почему. Я выхожу — падаю на дорогу и лежу. Лежу и ощупываю рукой, ищу камни, нахожу камень подходящий, зажимаю в руке. Машина проехала двадцать—тридцать метров, остановилась, они выходят. Я лежу, прижавшись к шершавой поверхности, и слышу шум реки. Он — снизу, из-под земли, из преисподней. И этот гулкий, далекий, страшный шум въезжает, как тяжелый паровоз, колесами чугунными давит душу. Я зажимаю в руке камень, думаю: когда будет меня насиловать, я ударю его в глаз камнем. Пусть меня потом убьют, но у него останется метка. Они выходят, стоят возле машины, что-то на своем обсуждают, ко мне не идут. Они боятся, видят: девушка способна на резкие движения. А может, думали: жива или нет? Высокий подходит, говорит: «Я тебе все расскажу, давай объяснимся». Я села, камень еще в руках. Наверное, еще не будут убивать. Двери машины открыты, слышно, как Таня бьется в рыданиях, кричит. Они ей: «Хватит орать, ты здесь вообще ни при чем!» Я думаю: ничего себе, что это значит? Высокий рассказал. Зовут его Руслан. Он меня как-то раз увидел на рынке. И он сказал своим людям за мной посмотреть. И я вдруг начинаю припоминать, что кто-то мелькал все время. На пляже подходил, спрашивал, что читаю, или на рынке я чувствовала другое отношение — мне пытались что-нибудь подарить. Он говорит: «Ты знаешь, зачем я тебя везу в горы? Наверху горы живут мои родственники. Ты у них три дня поживешь и станешь моей женой. Я тебя украл. У меня сын, ему шесть лет, жена умерла». Я начинаю понимать: ничего плохого, наверное, он не хотел, таков обычай: он увидел девушку и хотел поступить, как джигит, Я говорю: «У тебя мама есть?» — «Есть». — «Ты мог бы обидеть свою маму?» — «Нет, не хотел бы». — «Давай сделаем так: вы нас отвозите, а мы с тобой поедем к моей маме и все обговорим». — «Хорошо, отвезем в пансионат». — «Не в пансионат, там сообщат на работу, что я заявилась в три ночи. Отвезите нас на квартиру к Тане». Приезжаем, прощаемся: «Завтра придешь?» — «Приду». Таня с распухшим носом, красными глазами. Ребенок спит. Мы легли. Я закрыла глаза — и наехал шум реки, и как стало меня бить, колотят рыдания. Выход эмоций. Таня вскочила, обе ревем. Приходит хозяйка: «Что случилось?» Рассказываем. Приходит ее сын, Отари: «Как он назвался? Руслан? Да ты знаешь, кто это? Это прокурор нашего города! Ты никуда не денешься. Все — ты замужем. Раз он сказал, да еще при свидетелях, — все. Я одного не понимаю, как это грузин уступил женщине, вернул, привез?! Ты правду говоришь?» — «Какой брак, у меня жених есть!» И вообще я не могла представить: в Москве — мой дом, родина, а здесь — все чужое, другая планета. Я говорю: «Завтра уеду». — «Как? Он слою скажет — тебя снимут с рейса. Ты никуда не улетишь». — «Что делать?» — «Ладно, помогу». Рано утром едем в пансионат, я забираю свои полтора чемодана, он везет меня в другой город, на железнодорожный вокзал, я сажусь на ранний поезд. Приехала в Москву, выдохнула — свобода. Это был сентябрь. В декабре у меня день рождения. Меня все поздравляют, шлют подарки отовсюду, всегда так было, кто-то что-то передавал откуда-то. И вот звонок: вы такая-то? Вам кое-что прислали, приезжайте на аэровокзал, возле окна в справочной ждите. Ну, я лечу. На мне шуба новая, красивая, я еду, прихожу, стою там такая из себя довольная. И вот я вижу—ко мне идет Руслан. И огромный букет, белые хризантемы — шары. Он идет с белым букетом. Я вижу лицо, букет как бы отдельно. И меня охватывает легкая паника. Лавина мыслей: похищение, обещание, побег. И вдруг что-то щелкнуло. Я же дома. Я в Москве. Я не боюсь. Я стою, смотрю, он идет, я сказать ничего не могу. Он подходит, говорит: «Поздравляю с днем рождения». И дает букет. Я беру. И молчу, ни слова. Он: «Если не передумали, если вы согласитесь, я готов приехать и забрать вас». Слов у него было немного. Сказал это, развернулся и исчез в толпе. Как из толпы вышел, гак в нее и ушел. Прошло время, он не появлялся. И надо сказать, у меня переменилось чувство: он меня не упрекал, вот, мол, обманула, сбежала, он подарил цветы и дал выбор — вот тут он поступил благородно. Подарил цветы и ушел красиво. Сердце оттаяло. Даже до того, что, когда начинают говорить о грузинах, я говорю: вот у меня был грузин, всем грузинам грузин».
